Ведущий программы Свобода слова на ICTV Вадим Карпьяк рассказал о жизни во время полномасштабной войны в Украине, работе 24/7, а также о разлуке с женой и детьми.
— Вадим, как сейчас проходит ваш день? Как война изменила вашу жизнь и как чувствуете себя в новых реалиях?
– Я живу на работе, работаю на работе, сплю на работе, ем на работе. Это странные ощущения, потому что 24 февраля с самого утра я отправил любимую с детьми в Западную Украину, к своему отцу, а сам поехал на работу. С тех пор и до начала апреля я домой не возвращался. Но в нашем доме еще некоторое время жил мой тесть, который приехал к нам навестить внуков и должен был через несколько дней вернуться в Херсон.
Буча очень быстро оказалась отрезана от Киева, я не мог туда добраться. В наш дом прилетел снаряд, который пробил насквозь дыру в стене в спальной комнате. К счастью, мне удалось вывезти тестя гуманитарным коридором 11 марта. И вот недавно я смог побывать дома. Дом стоит.
– Как привыкали к новым бытовым нюансам? Как психологически адаптировались?
— На телевидении выгодно зависнуть, ведь здесь костюмерша есть, гримеры, парикмахеры, душ. Жить можно. У меня редакция Свободы слова, как общежитие: полотенца развешаны, там что-то сохнет постиранное, здесь я к эфиру готовлюсь. Шучу, что у меня дом Шредингера – якобы он у меня и есть, со всеми необходимыми вещами, но одновременно его и нет. Поэтому описать в нескольких словах, что я чувствую, нереально – очень странные переживания.
– А остались какие-то личные ритуалы из “прошлого”, которые позволяют не терять оптимизма? Что помогает держаться в тонусе?
– У меня оптимизма навалом! Я еще с десятью могу поделиться своим оптимизмом. Я стойко это все воспринимаю. Но, как объясняет мой знакомый психолог, это просто потому, что у меня высокая способность к адаптивности. Я быстро приспосабливаюсь к любым условиям, и поэтому могу это спокойно воспринимать. Конечно, насколько это возможно. Тем более, что все мои родные живы и даже здоровы. Это самое главное. К материальным вещам я спокойнее отношусь.
Да, я оставляю неизменным ритуал утреннего кофе. А еще я заставил себя где-то через неделю после начала масштабного наступления вернуться к чтению. Постоянное залипание в новостные ленты для работы мне нужно. Но я понял, что это надо очень ограничивать, поскольку бесконечный мониторинг информации провоцирует появление перманентного невроза и эмоциональных качелей: то все плохо, то все прекрасно. С новостями всегда так. Поэтому я в эфире тоже стараюсь держать более спокойный уровень, без шапкозакидательства, но и без “все пропало”.
– Что сейчас читаете, кстати?
– Съездив в очередной раз в магазин за продуктами, я увидел в Мегамаркете большую раскладку книг. Не то, что я бы читал, конечно, но нашел там прекрасного Джерада Даймонда и его Переворот, который я и так собирался читать.
Это хорошая история, которая помогает немного глубже понять причины происходящего, потому что он описывает кризисные ситуации в разных странах. Как Финляндия становилась Финляндией, что такое финляндизация, о которой сейчас говорят. Как происходил военный переворот в Чили, и к чему это привело. Каковы были причины японской реформации эпохи Мэйдзи, то есть как Япония переродилась из отсталой страны в одну из самых прогрессивных стран мира.
Это помогает навести фокус. Плюс я заставляю себя смотреть какие-нибудь документалки и сериалы. И бытовая рутина держит в тонусе. К примеру, не пропустить, чтобы дети онлайн позанимались каратэ. Их тренер где-то в одном месте, дети – в другом, но они поддерживают дух команды, и это круто. Школа, ритуальные созвоны с друзьями также помогают держаться вместе.
– Вы неоднократно говорили в своих интервью, что воспитываете с супругой стойких детей, о том, что они ориентируются в политической жизни страны и хорошо знают, что война длится с 14-го года. Как сейчас они себя чувствуют? Плюс-минус поддерживают нормальную жизнь?
– Стараются, насколько это возможно. Очень сложно сказать, был этот удар по ним или нет. Зрительно сразу это не видно. Орест, самый младший, устойчивее вроде бы смотрится. Марта тоже держалась очень хорошо, но в какой-то момент начала плакать за своей комнатой, за игрушками, за кроваткой.
Очень сложно предсказать, как это отразится на детях. То есть, явных истерик не было, они все понимают. Мы с супругой воспитываем их стойкими, трезвыми и рациональными. Поэтому в этом смысле им легче, но конечно, свои травмы они переживают, и им будет о чем поговорить с психоаналитиком.
– А как разлуку с женой переживаете?
– Сложно. Мы никогда так надолго не расставались. Уже больше месяца мы общаемся только по телефону и видеосвязи. Другого варианта сейчас нет. Мы так же, как и большинство семей, переживаем сложные времена. Слава Богу, технологический прогресс позволяет нам хотя бы не от руки письма писать и не отправлять их неизвестно куда. Это все необычно, но если бы я остался дома, мне было бы гораздо сложнее, потому что там все напоминало бы о семье.
А на работе у меня сейчас минимум вещей напоминает о жене. Плюс я постоянно чем-то занят. Это вообще такая характеристика нынешнего моего состояния (думаю, не только моего), когда ты остаешься наедине, то ты начинаешь вязнуть. Это сложно переживать в одиночестве. Но, если кто-то рядом, то легче. И моей Тане точно так же, очевидно. Она с детками.
Кроме этого, сразу нашла работу, где смогла быть полезной — занимается в Франковской области волонтерством, помогала организовывать пресс-центр для иностранных журналистов. То есть каждый как-то стабилизирует свое психологическое состояние по своему усмотрению и исходя из собственных нужд.
