День работников радио, телевидения и связи в Украине отмечается 16 ноября. По случаю праздника ведущие ICTV поделились курьезными и яркими историями, связанными с работой.

Вадим Карпьяк: Работа на ТВ — это как “американские горки”

— Я часто в начале полномасштабного вторжения шутил, что хорошо, что я работаю на телевидении, потому что я мог жить на работе. Здесь было все, начиная от моих костюмов, одежды, заканчивая стиральными машинами, душем, диванами. Телевидение для тех, кто здесь работает, — это фактически второй дом.

Я помню, когда моя напарница, это было где-то в 2015 году, потеряла сознание в эфире, и ты краем глаза это видишь. Одной рукой пытаешься ее поймать, чтобы она не упала на пол в студии. При этом стараешься держать лицо, потому что ты в прямом эфире. Нужно как-то ее поддержать, смотреть в камеру, говорить, что ничего страшного не произошло, хотя это не так. И все это одновременно.

Хорошо, что коллеги подстраховали, пустили какую-то рекламу в эфир или анонсы. Это работа на телевидении, прямой эфир — непредсказуемый, надо быть готовым ко всему.

Сергей Кудимов: Обожаю работу журналиста — здесь не бывает грустно

— Как-то после съемки к нам с оператором подошел иностранец — представитель одной из азиатских стран — и на ломаном русском уточнил, не с телевидения ли мы. Обычно после подобного ритуального вопроса люди просят сфотографироваться. Поэтому мы уже приготовились позировать и улыбаться в кадре. Но через мгновение скрутились от хохота. Услышав, что мы с телевидения, иностранец задал вполне логичный с его точки зрения вопрос: А можете починить мой DVD? За это я и обожаю работу журналиста — здесь не бывает грустно.

Несколько месяцев я работал на телеканале Freedom. В студии приходилось проводить по четыре часа подряд. Как-то я читал новость о том, что в России местные жители разобрали железнодорожные пути. А потом дали объявление в газете — не хочет ли кто-то купить эти украденные рельсы. Я это прочитал. Представил. И меня порвало. Я смеялся так, что не мог остановиться. Не мог продолжить говорить. У меня из глаз потекли слезы. Слава Богу, рядом была напарница. Она подхватила эфир. И дала мне возможность прийти в себя.

Юлия Сеник: Мечтаю как можно скорее рассказать о победе

— Работа на телевидении — это чрезвычайная ответственность за то, что ты рассказываешь зрителям. Работа на ТВ — это то, что я очень люблю, чем живу, что для меня стимул, вдохновение! Я занимаюсь и многими другими делами, кроме ТВ, но именно телевидение — это любимое дело.

На телевидение, на прямые эфиры реально подсаживаешься. Я и в декрете продержалась неполных 4 месяца — магнитом тянуло на работу! На ICTV я уже 12 лет, чего-то такого явно курьезного не припоминаю, видимо потому, что я слишком ответственная, не имею права подвести зрителя и коллектив.

Ну максимум, не было звука в наушнике и я не увидела, что начался эфир, в этот момент попивала несколько секунд в кадре чай или не успела достать таблетку от першения в горле и пришлось с ней говорить. Все остальное: слетел суфлер, не пошло прямое включение, не успели смонтировать сюжет, а подводка под него уже озвучена, это все рабочие моменты, которые с опытом воспринимаешь как обыденность и уже не теряешься.

Самый стрессовый эфир за все годы — это утренний эфир 24 февраля. Я тогда первая рассказывала, что началась война. И была очень напугана. Мечтаю как можно скорее рассказать о победе!

Анастасия Мазур: Работа на ТВ — это мечта, которая стала реальностью

— Это ежедневный вызов, особенно сейчас, это безумная ответственность, это классная команда и крутой коллектив, это когда ты на работу идешь с удовольствием, когда веришь в то, что ты делаешь и для чего ты это делаешь.

Петр Демьянчук: Телевидение — это наркотик в хорошем смысле слова

— Журналистика — это не профессия, а состояние души! Так когда-то говорил профессор Москаленко. А телевидение — это возможность лучше реализовать это состояние, эти душевные стремления — достучаться до миллионов людей, помочь миллионам людей. Это возможность влиять на общественные процессы и менять мир к лучшему. Это — жизнь, особенно учитывая то, что я в телевидении работаю уже 31 год. Это наркотик в хорошем смысле.

А курьезный случай о том, как я стал ведущим: иду себе по коридору на работе, как вдруг бежит главный редактор с директором, надевают на меня пиджак с галстуком и насильно тащат на эфир (это было в другой компании). Все получилось замечательно. Потом выяснилось, что главный ведущий проспал. Вот так я и впервые стал ведущим новостей — судьба.

Вячеслав Цымбалюк: Работа на ТВ — это вызов

— Для меня работа на телевидении — это не просто посредничество между источником информации и зрителем. Это вызов. Нужно как можно быстрее не просто передать важную информацию людям, но и сделать это так, чтобы новость не оставила их равнодушными, а возможно даже, подсказать ответ на логичный вопрос: И что же теперь будет? или Как с этим дальше жить?

Конечно, самые яркие (и самые стрессовые) впечатления от эфиров новостей были в первые месяцы войны. Бежишь из студии на прямой эфир в бомбоубежище под взрывы ракет, адреналин зашкаливал, потому что сам по себе прямой эфир — штука порой неспокойная, а в условиях войны — тем более.

Из приятных воспоминаний — мирные времена в Фактах.Спорт, когда до поздней ночи мы ждали результат финала футбольной Лиги Европы между Шахтером и Вердером. Болея по телевизору за наш донецкий клуб, я сорвал голос, когда с коллегами радовался победному голу Шахтера. А через 5 минут уже начинался наш прямой эфир выпуска Факты.Спорт, где это была, конечно, первая новость. Поэтому пришлось вести программу сильно охрипшим голосом. Хотя и радостным.

Андрей Ковальский: Я не воспринимаю ТВ как работу, это часть меня

— Работа на телевидении — это жизнь. Почти 25 лет, более 20 — “в кадре”. Это больше половины моей жизни, поэтому просто не представляю, какой она была бы без ТВ. Впрочем, я не воспринимаю это как работу. Это часть меня. Было много приключений, все и не вспомнить. Конечно, не обошлось без курьезов.

Очень ярким был Чемпионат мира по футболу 2010 года в ЮАР. Во время прямого включения в эфир для колорита решили повесить мне на шею живого удава. Владелец уверял, что животное спит. Но прямо во время эфира змея начала сжимать мне шею, а голову, которую я держал в руке, вырывать. Удав очень сильный. Пришлось быстро завершать эфир и умолять о помощи.

А самые тяжелые моменты все же связаны с нашей борьбой за право существовать как государству. Майдан. Тогда я впервые отложил спортивную журналистику и работал, как и все мои коллеги, в центре Киева. Ежедневно рассказывали о событиях, расстрелах в центре Киева в феврале 2014-го, это я запомнил навсегда. Думал, ничего страшнее быть не может. Но так было до февраля 2022-го, когда мое эфирное утро началось с новости, что Россия напала на нас… новости спорта снова не ко времени.

Елена Фроляк: Телевидение — это большое обезболивающее

— Поскольку не до праздников сегодня, я наверное скажу о том, чему меня научило телевидение за все эти долгие годы. Прежде всего ТВ научило меня ценить время, каждую секунду, минуту, понимая, сколько и что можно сказать за полутораминутный сюжет. А еще телевидение умеет “сжигать время”, когда ему отдаешься полностью и забываешь обо всем, когда надо успеть на эфир — с сюжетом, включением или гостем.

ТВ научило меня кратко, по существу, четко, лаконично, иногда образно говорить, артикулировать, мыслить, а значит — структурировать свою жизнь, ценности, желания, мечты. Все это, как оказалось, взаимосвязано. ТВ познакомило меня с невероятными людьми — интересными и неповторимыми, которые учили, вразумляли, подсказывали, указывали, ругали, направляли, критиковали. Спасибо им за это.

ТВ научило меня быть в форме всегда — в супермаркете, на прогулке с собакой, в кино, в машине. Утренний кофе в пальто поверх пижамы и со взъерошенными волосами — не про меня. ТВ научило меня ценить коллектив, команду, друзей, потому что это очень коллективное творчество. ТВ научило меня фокусироваться на главном, не обращать внимания на второстепенное, как говорят, держать фокус и не “выпадать из кадра”. ТВ — большое обезболивающее. После эфира все забывается и проходит боль, потому что организм концентрируется на главном — на эфире.

Недавно в командировке в США мы с другими журналистами стояли на лужайке возле Белого Дома в ожидании президентов Украины и США. Журналистка CNN, которая была серьезно беременна, постоянно включалась — каждые 15 минут. Было очень жарко, она постоянно пила воду и пудрила лицо, было видно, что ей тяжело.

Но как только включался эфир и загорался фонарик на камере — она перевоплощалась. У нее горел взгляд, все вокруг нее переставали существовать, я даже подумала — если бы у нее сейчас начались роды — она могла бы их не заметить. Вот за это я так люблю телевидение!

Оксана Гутцайт: Работа на телевидении — это наслаждение

— О курьезах на работе сейчас и не вспомнить, насколько все изменилось со временем. Когда-то на меня падали декорации во время эфира, бывало гример ко мне забегал в кадр — такие иногда смешные, но все же жизненные эпизоды случались.

Сейчас наступила такая действительность, что непривычные эпизоды в работе — когда ты слышишь взрывы во время эфира, когда гул воздушной тревоги озадачивает больше всех ранее непредсказуемых для тебя обстоятельств. Мы научились с этим работать с надеждой и верой, что скоро в нашей жизни снова будут случаться только смешные и радостные курьезы! И каждый из нас сейчас мечтает сказать на всю страну: Победа! Мы Победили!

Владимир Рунец: Один раз попробуешь работу на ТВ — другой уже не захочешь

— Это же ты теперь на телевидении работать сможешь — журналистом или ведущим, — сказала мне мама без особых эмоций спокойно гладя одежду. Но в ее голосе чувствовалось удовольствие и гордость за сына. В тот день я только вернулся домой из Горловки, где сдал на “отлично” экзамены и поступил на факультет английского языка горловского иняза.

— Только через мой труп, — отрезал на мамину реплику папа, который в это время колол грецкие орехи и методично складывал ядра в трехлитровую банку.

— Что ты такое мелешь? — закинула ему мама, которая явно не ожидала такой его реакции.

— Я знаю, что я говорю. Он куда-то точно влезет. Или в расследования какие-то, или в горячие точки поедет. На войну. А я хочу живого сына, поэтому никакого телевидения, — папа был уж слишком уверен в своей категоричности.

Я тогда сильно обиделся на папу: какие горячие точки? Какая война? На дворе 1999-й год и все спокойно. Тогда мне 17-летнему все казалось таким надежным, крепким и классным, безоблачным. Впереди учеба, а за ней — целая жизнь в нашей классной стране. На телевидение я, в конце концов, попал.

Эту историю из своей жизни я вспоминаю каждый раз, когда приходится надевать бронежилет. Вспоминаю даже не с весны 2014-го, когда я впервые услышал автоматные очереди на улицах Славянска в Донецкой области, а с зимы, когда первые пули пролетели возле меня на Майдане. Я вспоминал эту папину реакцию, когда возле Луганска так называемые казачки приставили ствол автомата Калашникова мне к затылку и, щелкнув затвором, сказали, что я уже приехал навсегда.

24 февраля я встретил в командировке в Мариуполе. Для многих этот день стал началом новой реальности, для меня — тяжелым рабочим днем, который затянулся на долгие два с половиной месяца, когда мы все в буквальном смысле жили на канале, работая 24/7, чтобы, не дай Бог, люди внезапно не увидели в телевизоре черный экран.

Я не хочу, чтобы сегодня говорили о “героизме людей из телика”, которые отчаянно пытаются донести людям правду. Это наша работа. Она яркая и интересная, один раз ее попробуешь, другой уже не захочешь. Однако, я хочу сегодня вспомнить всех, кто погиб, выполняя ее, всех, кто сейчас в плену, всех, кто отдал жизнь за то, чтобы мы все не стали персонажами романов Оруэлла. За то, чтобы экраны не были черными. За то, чтобы мысли людей были разнообразным. За то, чтобы украинская нация была единой.